18 июня, а у нас за душой, нет ни единого отстрелянного речного километра. Партии грозит полный провал и всё идет к административной разборке в экспедиции. Но нам дают ещё последний шанс проявить себя и приготовили для нас речной профиль, в одной из проток Оби. Мы опять на том же пирсе. Наш энтузиазм на нуле, и мы без лишних слов заходим на наши плав-средства и, не ожидая ничего путного, отправляемся на приготовленный профиль. Начинаем стрелять.
Первый взрыв, первая сейсмограмма и мы – в недоумении…. Сенсация или артефакт… Известно, что при проектировании сейсмических, всегда используют или иную геологическую модель, под которой понимается вся геолого-геофизическая информация, которая получена в данный момент о районе работ. К такой информации, относятся все предыдущие геофизические работы и, в первую очередь сейсмические работы, а также геофизические исследования или каротаж, выполненный в ближайшей опорной, глубокой скважине. Назначением сейсмического каротажа, в частности, является привязка, наблюдаемых сейсмических отражений к тем или другим, геологическим границам. Минимальной информацией, которой при этом должна обладать геологическая модель, являются сведения о глубине кристаллического фундамента в районе работ. Важность этой информации вызвано тем, что геологические структуры, в которых образуются или куда мигрируют углеводороды, связаны с мезозойской осадочной толщей, которая залегает на палеозоском кристаллическом фундаменте, в котором априори исключено наличие УВ.
Ближайшая глубокая скважина –Берёзовская опорная глубокая скважина, которая вскрыла кристаллический фундамент и из которой в 1953 году произошёл аварийный выброс газа, располагалась на расстоянии порядка 500 км, а площади, построенную на основе имеющейся информации.
Но модель, которую мы имели на руках, на основе данных в гео-фондах Тюмени и Салехарда, умещалась в короткой реплике : “ Глубина фундамента в районе Салехарда составляет ~ 700-1000м ”, а отражения, которое мы зарегистрировали на первых сейсмограммах, однозначно были связаны с отражающей границей, вблизи фундамента или с самим фундаментом на глубине, порядка 300 метров.
Краев, с апломбом бывшего комсомольского вожака, сразу же обвинил меня и мою старушку станцию, в регистрации аппаратурных фантомов. Но, в конце концов, мы разобрались. Станция и я были реабилитированы. А это было уже что-то новое в геологии Ямала и мы с Краевым сразу почувствовали свою значимость и воспрянули духом.
Разобравшись с палеозойским фундаментом, мы начинаем бороться с плоской волной-помехой, которую мы регистрируем в области первых вступлений, которая оказалась головной волной, от кровли палеозоя и которая настойчиво вылезала на всех наших сейсмограммах, начиная с трехсот метров. Никакие технические приемы в каналах приема и возбуждения, нам не помогали и было ясно, что нам нужны методические приемы: изменять методику наблюдений и переходить на сокращенный 250-ти метровый интервал наблюдений и одноточечную систему отстрела. Это означало отступление от проекта и необходимость согласования с экспедицией. Мы “на коленках” переписываем проект, в котором уже очень мало остаётся от его первоначального варианта. Запрашиваем экспедицию и ждем.
Стоит короткое Полярное лето. Над головой, почти в зените, 24 часа висит в знойном мареве солнце, и не располагает нас к суете, а наш излишний энтузиазм мы отдаём нашему полевому общепиту, расположенному на нашем плашкоуте, разделённом перегородками на отдельные каюты и превращённому в полевое общежитие.
Мы питаемся по высшему разряду. Рыба. Грибы. Тушенка с всемирным брендом “ Великая Китайская Стена,” соперничают за места в наших желудках. Мы наращиваем свои килограммы… но, к сожалению, не километры.
Мы продолжаем ждать сообщений из экспедиции. Волков учит Анечку премудростям радиодела и жизни, а Краев отдался своему новому хобби: денно и нощно вялит, приобретённых на берегу, муксунов на капитанском мостике нашего многофункционального “Ак. Заварицкого”, который был в нашей партии и буксиром, и камералкой, и ещё бог знает чем. Муксуны на капитанском мостике истекают своим тягучим янтарным жиром и источают умопомрачительный аромат, способный кого угодно свести с ума. И Аркадий, не щадя живота, защищает их от алчных посягательств многочисленных любителей закусить свежей строганиной. Мы ждем – день- лва –три…
Прошло уже половина календарного времени проектных летних работ, а у нас с Гулькин нос отработанных км.. Ветра в протоке почти нет. Стоит идеальная погода для речных работ. Аркадий с Зиной с продолжают сушить муксуны. Волков продолжает настойчиво обхаживает Анечку. А мы продолжаем ждать решение экспедиции и изнываем от безделья и жары, а наши летние работы плавно переходят в уже надоевший и утомительный пикник на Обской протоке.
Я не выдерживаю первый. Я хорошо понимаю, что за этот пикник я буду отвечать первый. Об этом мне доходчиво объяснили ещё в Тюмени, когда назначали меня оператором. Я давлю на Краева, тот на Волкова и тот, в конце концов, сдаётся и сдаёт партию в наши руки.
Краев был не только бывший комсомольский функционер. Он был ещё умница от природы.. Мне нужно было ограждение от Волкова. И Краев был идеальный случай для этого. Я не мог и не хотел участвовать в партийных политических разборках. Я был и рабочим механизмом в партии, и должен был исполнять в ней роль метронома. И в этой, полуживой партии, я не должен был допускать ни больших, ни малых оплошностей Краев постепенно и умело изолировал Волкова от меня. Он стал буфером между мной и Волковым. Конечно, сказался его опыт работы на посту секретаря комсомольской организации Свердловского Горного. Он был типичным партийным функционером, но с незаурядным аналитическим умом. Он никогда не лез на рожон и всё тщательно просчитывал. Он просчитается только один раз и нелепо, но это, уже много лет позже…..
Мы идеально подходили друг для друга. Мы были близнецы и по возрасту, и по образованию, и по своим взглядам на жизнь. Мы понимали друг друга с полу слова. Мы были – два сапога пара. Возможно, с той лишь только разницей, что Аркадий был политиком, наверное, с пелёнок, а я скорее – бойцом с того же возраста. Аркадий вступил в партию ещё в институте, в середине пятидесятых, Когда многим в стране уже стало ясно, что КПСС не несёт никаких светлых идеалов, а это просто партия власти и карьеристов. Но он держал нос по ветру и тотчас вернул партбилет в 90-х, когда партия потеряла власть. Он хотел делить с партией её дивиденды, но отнюдь не её проблемы.
Мы сокращаем взрывной интервал и переходим на одноточечную методику со взрывами в центре приемной линии и устремляемся вперёд…Партия сразу ожила. Все почувствовали вкус работы, значимость своих трудов и заодно и свою значимость. Ведь в каждом из нас, и в ИТР и в рабочих, несмотря на присущий нам изначальный материализм и алчность, всё-таки в глубине, лежало затаённое желание чувствовать себя первооткрывателем Ямальских недр. Но устремляться нам особенно было некуда. Эти Обские протоки могли свести с ума самого флегматичного оператора. Их коварство не знало предела. Они либо запирали себя от нас своими мелями сразу на входе, либо впускали нас, а затем сажали на мели и пытались удержать на них навечно. Каждая посадка на мель нашей самоходной баржи, где стояла наша станция, был для меня страшный стресс. Все наши последующие многочисленные попытки сняться с этой мели превращались для меня в кошмарный сон наяву. При каждой такой попытке коса приемной лини, оказывалась в страшной близости от кормы самоходки и в любой момент могла быть затянута под неё и намотана на винт. А это означало бы полное прекращение наших работ на неопределённый срок. Длина этих проток не превышала 5-7 км., и мы не могли на них разогнаться и добиться более или менее нормального темпа работ. К тому же их ширина была явно недостаточна для маневрирования в них с нашими громоздкими гидромониторами
Конечно, ещё сказывалось и ограниченность наших тягловых сил. У нас был только один буксирный катер – 150-ти сильный катер типа “Ярославец”, который был задействован для перестановки наших гидромониторов с пикета на пикет. Больше буксирных катеров в партии не было, и когда на нем отправлялись в Салехард за продуктами, работы просто прекращались на 2 и более дней. К тому же, речные волки этого катера время от времени вносили серьезный переполох в нашу и без того хлопотливую жизнь своими нестандартными действиями – как то – наматывали трос на винт этого единственного нашего буксира или придумывали что-нибудь ещё. Ну и наконец, банный день или массовый алкогольный пикник до посинения и одурения, явно не прибавлял нам количество отстрелянных речных километров и не способствовал выполнению нашего проектного задания, которое, даже страшно подумать, было рассчитано из средней производительности многолетних, укомплектованных и оснащенных Березовских партий, и с бурением не в мерзлоте, как, в основном, приходилось нам, а в обычных породах.
