Жорес.





В Тазовске, срываются сроки ввода строительных объектов. И об этом стало незамедлительно известно в Салехарде, через нашего главбуха – Рудых, исполнявшего по совместительству, как ему и было положено, обязанности тайного, финансового осведомителя ЯНКЭ. И к нам едет… Нет! Не ревизор, а Иван Федорович Морозов – собственной персоной. Нас всех собрали в самой большой комнате, которая была в распоряжении партии и предназначалась для таких целей, где Иван Фёдорович начал зачистку нашей партии. Он метал гром и молнии, а мы все сидели ни живы, ни мертвы. Это было  у нас, у всех в крови.

Мы с детства были обучены, что во всём и всегда виноваты. Нас этому обучали в школе, на пионерских собраниях. Потом это обучение продолжили в той же школе, но уже на комсомольских собраниях. И вот теперь это продолжалось здесь.

Иван Фёдорович был крутым мужиком и мастером таких зачисток. Нас обвиняли в том, что мы срываем планы строительства домов и балков, что на календаре уже ноябрь, что мы не готовы к полевым работам, что уже наступили холода, что мы не умеем бурить в мерзлоте, что мы не отремонтировали наши утильные трактора и что мы… что мы срываем выполнение директив 20-го съезда партии. И ещё, Бог знает в чём. Мы все сидели под этим потоком обвинений, который изливался на нас и на Волкова, из лужёной глотки Ивана Фёдоровича, и покорно кивали своими головами. Самое смешное в этом спектакле, что под этим холодным душем, прежде всего, а может быть, и только они, должны были сидеть: сам Морозов, Бованенко и прочие экспедиционные лица, которые спроектировали и запустили этот сумасшедший, неподъёмный проект века, который включал в себе все, ну вот разве только, не покорение Северного полюса.

Кивал своей головой  и Владимир Иванович. Он уже напрочь забыл… У него уже вылетело из головы, что именно он, на пустом месте из никого и ничего, организовывал нашу партию. Что худо или бедно, при его участии, мы отработали, в тяжелейших условиях 114 км. речных профилей, в неизведанном и бурном низовье.Оби. Что так или иначе, он отвечал за погрузку и разгрузку негабаритного оборудования партии, на лихтера на причалах, без кранов. Что кто, как не он, завёз в Тазовск строителей, и начал строить балки, собирать щитовые дома. И, наконец, главное, что худо или бедно, а мы готовы начать стрелять, наши зимние профиля. Всё это забыл начисто – с испуга, наверное, и он смиренно сидел, покорно кивая своей, уже седой головой босиком. Так выучила его родная Коммунистическая партия, членом которой он был уже много лет. И никто не встал на ноги и не стал защищать ни себя, ни Волкова. Таких сумасшедших не нашлось. Не был сумасшедшим и я.

Свою пламенную речь Жореса, Иван Фёдорович закончил обещаниями оргвыводов. И всем было ясно – каких, и в отношении кого. Я понял, что стул под Волковым начал шататься, и это было для меня немаловажным Иван Федорович не забыл и про меня, и про мои излишние амбиции. Ну и что. Что скрывать. Да, у меня были амбиции. Я был молод и честолюбив, готов был вырвать из своей груди сердце, и как Данко, повести за собой нашу партию, на поиски углеводородов. Ну и что! Разве, это плохо? Или Иван Фёдорович имел в виду моё амбициозное обращение, с его любимой овчаркой в Увате?