21. Локаут.




Ночным бдением, во время наших ночных работ занимался я сам, и Лёвушке не доверял. Только я сам, по колебаниям гальванометров осциллографа, мог оценить реальный уровень ветровых помех, и принять решение о начале работ. Но вот, кажется, ветер стих и можно начинать работать. Я расталкиваю храпящего Лёвушку. Он отправляется в балок трактористов, чтобы они заглушили трактора, которые тарахтят у них всю Заполярную зиму без остановки.

Трактора могут быть спокойно заглушены, но не более чем на 30 минут, после чего их двигатели “прихватывает” и чтобы их завести опять, надо под ними разводить костёр. Мне надо отстрелять с двух взрывных пикетов стоянку, на которую мы переехали ещё накануне днём, но не смогли отстрелять из-за поднявшегося ветра. . Взрывники, с заряженными скважинами, у меня на связи. Я начинаю готовиться к приёму сейсмограмм и выполняю свою простую, но строгую последовательность операций: * проверяю все 24 канала приёмной линии, * восстанавливаю в памяти количество бумаги, в магазинной кассете осциллографа, * включаю питание станции и пока она “входит” в режим, привычным движением пальца, запускаю двигатель отметчика времени. Колёсико моторчика начинает вращаться и издавать характерный звук, который я слышу до команды “Огонь”, * станция входит в режим и я проверяю напряжение аккумуляторов под нагрузкой, * включаю осциллограф и по уровню колебаний “зайчиков” гальванометров,  принимаю окончательное решение о регистрации сейсмограмм. * выключаю освещение балка.

Первые отечественные ПСС-24 ещё не обеспечивают надёжность подачи сейсмограмм в приемную кассету, и я принимаю сейсмограммы без приемной кассеты. * Даю команды первому ПВ – “ Приготовиться! Внимание! … Я предельно собран… Моя операторская судьба сейчас в моих руках… Я должен принять сейсмограмму без сбоя, а иначе… А иначе, здесь тотчас появятся наши “крутые” буровики и сделают то, что не смогла сделать Заполярная стихия : разнесут наш балок вместе с нами в щепки. * Огонь! Потом я принимаю второй взрыв. И вот уже слышны отрывистые хлопки тракторных пускачей, сменяющееся привычным, равномерным тарахтеньем их мощных тракторных дизелей, а их многочисленные, мощные прожектора, сразу превращают Заполярную ночь в день. И вот уже наша станционная дива,Флёра в своей обычной униформе: в фартучке и с белоснежными манжетами на руках и воротничками вокруг шеи, кладет мне на стол сначала одну, а потом и вторую сейсмограмму.

Я просматриваю сейсмограммы и даю команду “Переезд!”, а визит наших “крутых” буровиков пока откладывается. Иду поднимать на ноги, мою девичью сеймобригаду, и на это обычно уходит до 30 минут. Девушки в сеймобригаде все разные, из разных уголков нашего необъятного Советского Союза, но у них у всех общая, безжалостная девичья судьба: их обманом и хитростью с материка, в Заполярную трущобу, в Тазовский рыбокомбинат, заманили аферисты вербовщики. А зимой, к тому же, заработки в рыбокомбинате падают до нуля и вот сейчас они работают у меня в отряде. Но проходит 30-40 минут, а я не слышу привычного девичьего гомона и не вижу девушек. Мои девушки обычно затихали и залезали в свои спальники только после полуночи и не в моих силах было изменить этот распорядок. На моих часах 3 часа ночи и девушки сейчас, конечно, милуются во сне со своими сужеными, но нужно вылезать из теплого уютного мехового спальника и выходить в сумасшедшую -40 градусную или ниже ночь, с пронизывающим Заполярным ветром, сначала по пояс в сугробах разгрести заметённую, приемную линию и собрать 24*7 сейсмоприёмников, потом сейсмокосу смотать на сани, переехать на следующую стоянку, снова размотать её, поглубже зарыть в снег сейсмоприёмники, правильно их подсоединить и только после этой неподъёмной, недевичьей 3+ часовой работы, можно отправиться согреться в свой балок, который к этому времени будет их ждать на новой стоянке, снова залезть в свой теплый спальник и продолжить своё рандеву с любимым .

Проходит час, но девушек – нет!  Наконец, приходит Флёра и Василий Губарев, старший сейсмобригады и потупившись объявляют: ”Девочки не хотят выходить. “Что?!” Не понял я. “Это что! Бунт! Бунт на корабле?! Они что? Взяли пример с меня?! Но я – не Волков и от сейсмокосы их отлучать не буду! И дам им досмотреть их ночные рандеву с любимыми. Идём, Лёвушка! Не будем мешать девушкам! Пусть помилуются хотя бы во сне! “. Мы с Лёвушкой и с Василием втроём сматываем приёмную линию, переезжаем и снова разматываем её на новой стоянке. Но уже разыгрывается позёмка, и надо теперь ждать, пока она снова укроет надёжным саваном нашу приемную линию и не сведёт к минимуму ветровые помехи. Но это будет уже днем. У меня на станции постепенно собираются наша отоспавшиеся девушки, с напряженными выражениями на лицах. А мы с Лёвушкой, как ни в чём, начинаем обычный утренний взаимный обмен любезностями и вот уже на лицах девушек начинают появляться улыбки. Конфликт – исчерпан. Наша дружба продолжается. В Заполярье ссоры – противопоказаны. Я любил и берёг своих девочек и прощал им их маленькие капризы. А они, может  тоже любили меня. Мне всегда было больно и стыдно перед ними… Было больно и стыдно смотреть на них. Когда они в глухую ночь, посреди бескрайней Заполярной тундры, барахтаются и ползают в снегу на своих девичьих животиках и сматывают, и разматывают свою приёмную линию с сейсмоприемниками. Мне было стыдно за себя, за нас мужиков… Перед этими божественными созданиями, облечёнными великой миссией – продолжать жизнь на планете. А я… И я бормотал себе под нос что-то вроде французского ”Se lya vi “ и прятался от них в балке.