19.Технология.

Начало работ на Заполярном профиле сразу же потребовало от нас внести серьёзные коррективы в привычный распорядок работ на сейсмическом профиле. При первом же включении моей ПСС-ки зайчики осциллографа сразу показало, что , что наша приемная линия полностью находится во власти Заполярного ветра и она не сможет зарегистрировать слабые и немощные, глубинные отражения. Все наши отчаянные попытки и ухищрения ни к чему кардинальному не привели. Однако мы обнаружили, что в Заполярной стихии есть ритм или два окошка, когда она ослабевала и затихала. Одно окошко приходилось на дневное время, а другое – на 3 часа ночи местного времени.

И мы подчинились ритму стихии и вписались. в эти окошки. Мы работали по двух точечной схеме сейсмических наблюдений, когда приёмная линия располагается посредине взрывного интервала, а взрывы производятся в скважинах, расположенных на концах приёмной линии. Длина взрывного интервала или расстояние между взрывными скважинами составляла 1000м, Наша 24-х канальная станция при наблюдениях располагалась посередине этого интервала, к ней подсоединялись две 12-ти канальные сейсмические полукосы длиной по 500м,, сделанные из хлорвинилового провода, а на каждом канале для повышения чувствительности канала и борьбы с ветровыми микросейсмами “сидели” по семь сейсмоприёмников, расположенных через 5м., причём размотка сейсмических полукос и установка сейсмоприёмников на профиле производилась .со специальных саней, буксируемых трактором. Наша сейсмобригада состояла из пяти девушек, сбежавших в поисках более престижного заработка из местного рыбокомбината, на котором работало до 100-ста девушек, завербованные в разных уголках Советского Союза. Руководил сейсмобригадой бывший зек – Василий Губарев. При выполнении наблюдений у станции всё время находились два трактора. Один трактор после отстрела стоянки обеспечивал смотку двух полукос приёмной линии с сейсмоприёмниками, другой сразу же начинал перевозить балок станции на новую стоянку. После этого он возвращался за балком сейсмобригады. А второй трактор после смотки приёмной линии перевозил сейсмобригаду на новую стоянку и начинал размотку приёмной линии. Операции смотки и установки приёмной при нашей Заполярной технологии сейсмических наблюдений являлись предельно сложными и требовали от девушек сейсмобригады, всё время находившихся в непосредственной близости от 15-ти тонной махины С-100, и от трактористов предельной концентрации, поскольку они выполнялись при любой температуре и в любое время Заполярных суток. Малейшая оплошность тракториста в этих условиях могла привести к тому, что под гусеницами его трактора могли оказаться девушки, Но наши трактористы, при всех их слабостях, были высочайшего класса, и за весь полевой сезон у нас, “слава Богу”, не было ни одного чп. Возбуждение сейсмических колебаний в земле мы производили во взрывных скважинах. Согласно нашему проекту для этого мы должны были бурить в вечной мерзлоте скважины глубиной до 20-ти метров и с самого начала опытных работ мы поняли, что это будет одной из головной болью нашей заполярной разведки. Согласно проекту мы должны были использовать почерпнутую из литературы технологию бурения с выносом шлама из скважины воздухом. Наши обшитые досками станки разведочного бурения УКБ-2-100, снятые с шасси ЗИЛов и установленные на санях вместе с компрессорами для продувки воздухом, по меткому выражению Краева, напоминали собой бронепоезд времён гражданской войны, и могли пробурить только 4-5 метров. Потом их прихватывало намертво, либо они ломались до этого и мы сразу отказались от этой воздушной технологии.. Мы были уже в глубоком отчаянии от этого бурового блефа, когда решили попробовать бурение традиционными в Зап. Сибири шнеками. К нашему великому удивлению нам удалось пробурить за 8 часов скважину до 10м. Мы срочно заказали новые шнеки в Салехарде и отныне бурили только ими. Помимо самого бурения другой серьезной проблемой у нас стала проблема укупорки скважин. Укупорка взрывных скважин водой всегда являлась необходимым элементом технологи сейсмических наблюдений Методом Отраженных Волн или просто МОВ Рекомендованные нам наивные попытки укупорки скважин снегом при наших 50-ти килограммовых зарядах, естественно, никакого результата не дали. Прорывом в этом направлении у нас явилась только водовозка с подогревом и автоматическим забором воды. При сейсморазведочных работах в тайге эта проблема не стоит так остро. Там нет вечной мерзлоты и водоносный горизонт залегает высоко и подпирает поверхностные воды. И там основная проблема – как затолкать заряд в насыщенные водой песчаные слои или плывуны. Ну а на болотах, как на болотах, есть только одна проблема – как не утонуть в них, к тому же, все сейсморазведочные работы на настоящих Сибирских болотах всегда являлись бесполезной тратой человеческих ресурсов и расходных материалов. У нашей водовозки были два гофрированных шланга. Один шланг подсоединялся к фильтру воздухозабора трактора и обеспечивал необходимое разрежение внутри корпуса цистерны для набора воды, а другой – для забора воды из проруби и для спуска её в скважину. Скважины бурились двумя буровыми бригадами. Каждая бригада состояла из бур. мастера и двух помощников. У каждой бригады был свой балок, который всегда находился около них, когда они бурили очередную скважину и один трактор на оби бригады. На каждом пикете бурились по две скважины глубиной не мене 10м., а взрывы для повышения качества сейсмического материала производились только в новых скважинах. Как только скважины была пробурена, бригады переезжали на следующий пикет. Все взрывные работы при нашей двух точечной системе наблюдений выполнялись двумя взрывными бригадами, которые состояли из взрывников и их помощников. Взрывники находились во взрывных балках, которые перемещались по профилю по мере его отстрела. Разбивка профилей и привязка их к жёсткой топо-геодезической сети выполнялась топографом с помощником. Они выезжали на профиль по мере надобности на оленях и останавливались в одном из буровых балков. Стандартная величина заряда в условиях нашей вечной мерзлоты равнялась 50 кг, в то время как в обычных породах в Хантах она не превышала 5кг.Такая величина вызывала у взрывников дополнительные трудности, как приготовлении заряда, так и при погружении его на необходимую глубину. Одним из самых уязвимых мест в нашей технологии работ была связь полевого отряда с базой, вернее ее отсутствие. В полевом отряде были две радиостанции типа “Урожай” для передачи отметки моментов взрыва, Обе радиостанции дышали на ладан и я дрожал над ними весь полевой сезон, А связь с базой я поддерживал нарочными, в качестве которых выступали каюры-ненцы на оленьих упряжках, арендованных в Тазовском совхозе. При этом, путешествовать на этих упряжках можно было отважиться только в ненецкой униформе – малице, чуни и пр. Те же самые олени доставляли нам на профиль почту, газеты и журналы, а также продукты. В экстренных случаях, когда кого-то нужно было отправить на базу или срочно заменить сломанную деталь, я использовали трактор, но при этом я всегда сам сопровождал тракториста, в противном случае, он мог спокойно гулять там вместе с трактором не один день. Но самой серьёзной проблемой для меня был выезд полевого отряда для отдыха на базу после месяца работ в тундре, В этом случае после 3-4-х дней непрерывных пьяных разборок, как правило, с мордобоем мне приходилось прилагать отчаянные усилия, чтобы возвратиться на профиль без потерь.. Суточные ритмы погоды в Тазовской тундре в свою очередь серьёзно усложнили мой распорядок операторской работы. У меня уже не было того привычного ритма работ, который я имел во время зимних работ в Хантах. Здесь в наших условиях я мог принять в идеальном случае 8 сейсмограмм за сутки или отстрелять 4 км профиля, что по времени могло, в общей сложности, составить до 14 часов. И казалось, что всё остальное время я могу валяться на втором этаже операторских нар или листать привезенный оленями последний глянец. Увы, здесь было всё наоборот! Я здесь был в напряжении все 24 часа. В лучшем случае я мог спать только урывками. Ночью мне, естественно, было не до сна, потому что именно на это время суток приходились те короткие интервалы затишья, которые позволяли нам зарегистрировать качественные сейсмограммы с минимальным уровнем ветровых помех. А днем я снова должен был поймать желанное затишье, и кроме того, я должен был находиться в контакте со своим рабочими на профиле. И, в первую очередь, с буровиками. Буровики в моём отряде – это были крутые мужики, которые в Зап. Сиб. сейсмопартиях прошли огонь и воду и за лексикой из трёх и более букв в карман не лезли. За день каждая из двух бригад буровиков должна пробурить как минимум три 10-ти метровые скважины. Но бурение каждой скважины шнеками – это 7 часов непрерывных спуск-подъёмных операций с полутораметровыми шнеками на 40-ка градусном морозе с ног до головы в буровом шламе на пронизывающем арктическом ветре при непрерывном натужном ууууууууу ууууууууу ууууууууу и снова уууууууу гудении двигателя бур. станка. Здесь нельзя остановиться и пойти погреться в балок. Колонну шнеков тотчас же прихватит в скважине, и она навечно останется там. Это был передний фронт наших работ и я часами стою с буровиками. Я должен был показать им, что я с ними, что я разделяю их адский труд и своим присутствием подбодрить их. Но иногда, мне, все-таки, с грехом пополам, удаётся отоспаться на профиле – это когда на профиле наступает “конец света“. “Конец света“ наступает невзначай и ничто не предвещает его. Обычный ветер и позёмка начинают постепенно усиливаться. Ветер начинает подвывать и в считанные минуты берёт верхнее ”ля” и достигает силы штормовых баллов, а позёмка начинает свой сумасшедший танец вокруг наших балков, и заодно с ветром отчаянно пытается разнести их в щепки или хотя бы опрокинуть их навзничь Наши балки трещат, а мы, вместе со своими надобностями, сутки .сидим в балках – “ни живы, ни мёртвы”, но вдруг всё также неожиданно кончается, и мы все хором выскакиваем из балков и разбегаемся по своим надобностям в разные стороны обозримой на километры Заполярной тундры.