10. Водила.





Ратовский был уже здес в Тазовске. Он сосредоточенно готовит сейсмичесую косу к зимним работам. Мы обговорили с ним наши ближайшие планы и начали их реализовывать. Начали мы, прежде всего, с обустройства нашего балка-станции. Мы получили со склада положенные нам для станции двадцать с лишним оленьих шкур и поблагодарили Волкова и его зама – хлопотливого умницу Николая Георгиевича Калинина, за заботу о нашем комфорте.

Кипа высушенных оленьих шкур, появившаяся у нас в балке сразу вызвало у нас у всех картину бесконечной, белоснежной равнины Заполярной тундры и стадо оленей с золотистыми рогами на головах, грациозно бегущих по ней. И вот теперь шкурами этих бедных, убиенных детей Заполярной тундры, мы должны были обить свой балок сейсмостанцию. “Но с другой стороны мы же не льём крокодиловы слёзы, когда засовываем себе в рот жирный кусок телятины или баранины.” И успокоив себя этими не хитрыми рассуждениями, мы начали обивку нашего балка полученными шкурами. Потом мы обили наш балок декоративным драпировочным материалом из местного промтоварного сельпо, и наш балок, с Флёриными белоснежными занавесками на окошке, постепенно приобрел дизайн номера люкс в гостинице областного масштаба. Конечно, наша чугунная буржуйка была бельмом в этом дизайне. Но ничего лучшего мы пока придумать не могли. Затем наступила очередь самой ответственной операции – установке станции.

Я забыл сказать, что в партии меня ждал неожиданный и приятный сюрприз. Меня ждала новенькая, одна из первых, выпущенных в стране – сейсмостанция ПСС-24п или 24-х канальная переносная сейсмическая станция. Прообразом этой станции, конечно, была моя старая знакомая “шведка”, с которой я уже вдоволь намучился ещё в Хантах. Два чемодана по 12 усилителей каждый, мы закрепили на железных рамах, которые входили в комплект станции, а сами рамы установили на участке нижних нар от окна до кабинки проявления, А самый нежный и хрупкий блок нашей ПСС-ки – осциллограф, мы подвесили на подвесных ремнях к верхним нарам над блоком контрольно-измерительной панели, и тем самым мы полностью защитили осциллограф от механических сотрясений, а себя от нервных потрясений. Нужно было подготовиться при проведении опытных работ к спуску с верхней террасы на пойму, по крутому склону с перепадом порядка 80-ти метров. Но теперь мы были уверены, что если даже наш балок при спуске сорвётся в штопор, наша ПСС-ка вместе с осциллографом останется на месте. Другое дело – “где останемся при этом мы сами?” В непосредственной близости от правой стойки усилителей мы соорудили проявительскую с бачками: для проявления, для промывки и для фиксажа. Это всё было хозяйство нашей проявительницы, станционной дивы, Флёры Абдурахмановой. Дальше, за проявительской в углу балка у нас стояла наша всеобщая любимица – советская чугунная буржуйка, творение бурных НЭПовских времен.

Под нарами, на которых стояли стойки усилителей у нас находился основной комплект аккумуляторов, подсоединённых к станции. Другой комплект аккумуляторов для освещения и прочих нужд находился на противоположной стороне балка под рабочим столом для просмотра зарегистрированных сейсмограмм. В балке на верхних нарах, было два спальных места. Одно – для меня, другое – для моего помощника. С обустройством балка и подготовке его к началу работ, мы вроде бы закончили, но оказалось, что нет! Оказалось, у нашего балка не было водил! Нашему балку просто до сих пор не поставили водил! У всех балков они были, а у нас – нет. Но балок без водил – это не балок. Потому что балок без водил – это все равно, что телега без оглоблей. Водила делаются из ~15’ буровых труб и крепятся они к полозьям саней, на которых стоит балок с помощью металлических пластин или щёк,. Так вот, этих то водил у нашего балка, как ни странно, не оказалось. Трудно сказать, чем это было вызвано. Кто-то их проморгал. Кто-то их не дополучил. Или кто-то их просто пропил. Сейчас это было уже не важно. Нам дозарезу нужны были водила. Я, естественно, задал этот вопрос Волкову на следующий же день после приезда. Он, как всегда, стоял окруженный кучкой недовольных рабочих. На этот раз это были строители, которых привёз из Салехарда возводить здесь, 4-х квартирный щитовой дом для нашей партии, и которые не получили здесь обещанное им в Салехарде. Я дождался, когда строители отцепились от него и задал ему свой вопрос. “Ладно, ладно. Я знаю. ” сказал он и на этом наш разговор закончился. Через пару дней я снова задал ему этот вопрос и снова получил тот же ответ. И вот уже сентябрь на исходе, а водил у нас как не было, так и нет.

Вообще решить эту проблему для меня плёвое дело. Нужно, только вот прямо здесь, из буровых труб, которые всё время валяются под ногами на каждом шагу и которые исчезают только перед приездом крупного начальства, а потом появляются опять на своих рабочих местах, подобрать 15’ буровую трубу. Нарезать её на два 2.7 метровых отрезка. Потом пойти в поселковое сельпо за 96-ти градусным ресурсом. Потом, с этим ресурсом в одной руке и кусками труб в другой, отправиться в кузнечный цех Рыбкомбината. Там, без лишних слов, отдать этот ресурс в рабочие руки, которые тут же сплющат концы этих труб и проварят в них отверстия. Затем соединят два конца этих труб, проденут в них серьгу, заварят её и возвратят мне уже готовые водила. После этого мне остаётся только возвратиться к себе на базу, где стоит наш балок-сейсмостанция, в ожидании долгожданных водил. И на всё- про всё это, мне потребовалось бы полрабочего дня. Но всё это мне делать не положено. Всё это, было положено сделать, либо начальнику партии, либо его заместителю, либо механику. Но никто из них не пошевелил пальцем, чтобы сделать это. Октябрь уж наступил, на материке “уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей”, а Тазовская тундра уже вовсю полностью покрывается снежным покровом. Мы с Юрой уже полностью готовы к началу зимних полевых работ : сняты все положенные стандартные аппаратурные ленты, готова зимняя сейсмическая коса, отстреляна важная идентичность каналов и отбракованы сейсмоприемники, половина которых после летних речных работ пришла в негодность. Новая сейсмическая аппаратура не вызвала у нас никаких вопросов.

И наступило ответственное время опытных работ и решение одной из главных задач проекта:  разработки методики сейсморазведки, в вечной мерзлоте. А нашей сладкой парочки – Краевых всё ещё нет. Конечно, я не очень тяготился их отсутствием. Мне прежде всего нужны были союзники в моём противостоянии с Волковым. Ну и вообще, известно, что “одна голова – хорошо, а две – лучше!” Это были родственные мне души, с которыми я мог обсуждать не только партийные проблемы, но и простые человеческие проблемы. Но их всё нет. И было ясно, что они не очень спешат сюда, предпочитают бить баклуши в Салехарде или в Тюмени и вешать всем лапшу, что они обрабатывают несчастные 114 км. наших летних профилей или собирают несуществующий материал по Тазовску. Водил – по-прежнему нет. И я перестал дёргаться по этому поводу. Вообще, за время работы с Волковым у меня выработалась своеобразная тактика поведения, которая сводилась к примитивному фразеологизму – “дают – бери, не дают – не проси!” Такая тактика охраняла меня от лишних нервных перегрузок во взаимоотношениях с Владимиром Ивановичем и берегла мою энергию для непосредственной работы.

Конечно, я не смирился с этим и не собирался начать полевой сезон на мягком буксире, как заявил мне Волков. Об этом не могло быть и речи. Проводить полевые работы с балком сейсмостанции на мягком буксире, было бы просто безрассудством. Балок был бы неуправляемым, а от бесчисленных жестких рывков, при передвижении его по профилю, в конце концов, полетели бы гальванометры осциллографа и мы встали бы. При этом Волкову было достаточно сказать пару слов механику или заму, чтобы нам переставили водила с любого другого балка. В конце концов, я понял, что дело здесь гораздо серьёзнее. Что дело идет к противостоянию. . Стало ясно, что Волков решил сломить меня и подмять меня под себя и мне нужно готовиться к схватке не на жизнь, а на смерть.

При обычном раскладе вступать мне в открытую конфронтацию с Волковым и объявлять ему из-за водил демарш было бы самоубийством. Меня бы никто не поддержал. Краевы оставили свою кроху-дочку в далёком Свердловске и рванули сюда на Север, конечно, не для того, чтобы сражаться здесь на баррикадах за Марлена. Молодой экспедиции тоже совсем не к чему разборки в Заполярной партии, накануне начала принципиальных и ответственных полевых работ. Проще, без лишнего шума сменить настырного молодого оператора, на более податливого и послушного. Я мог одолеть Волкова только тактически, если он допустит грубый промах, а я должен был помочь ему его совершить. Я разработал тактику и начал готовить Волкову западню, в которую он должен был залезть.

Уже середина октября. В Тазовске рктическая зима уже готовится вступить в свои неоспоримые и жестокие права. По ночам над нашим головами развёртывались потрясающие воображение, сказочная феерии полярных сияний, из фиолетовых, оранжевых, голубых, коричневых и прочих красок и я, наконец, воочию познал это диво природы. На базе партии кипела напряжённая работа. С хмурых, полярных небес, время от времени, сыпала крупа, а работ и забот у партии, ещё было выше крыши. Прежде всего нужно было закончить строительные работы, связанные с нашими 4-мя 4-х квартирными щитовыми домами. Нужно было спешить, и до начала снегопада, хотя бы прикрыть их крышами. Одновременно, нужно было закончить оборудование и подготовку балков, к выезду в тундру, на полевые работу.

Царила немыслимая суета и суматоха. Кругом валялись буровые трубы, доски, брёвна, возвышались кучи строительного и бытового мусора. Пахло дерьмом – собачьим и человеческим. Барабанные перепонки не выдерживали мата, стоявшего сплошной стеной в воздухе. Под ногами вертелись местные одичавшие лайки-альбиносы, выпрашивавшие у всех что-нибудь себе на пропитание. Они попадали под ноги озлобленных строительных рабочих, которые пинали их ногами, а заодно проклинали Волкова и свою собачью жизнь Тут же непрерывно лязгали своими гусеницами наши железные кони, которые, за исключением двух новеньких С-100, скорее напоминали клячей, сбежавших с живодёрни. Их непрерывно разбирали и собирали, в отчаянных попытках реанимировать и вернуть к жизни, к началу полевых работ, которые приближались с катастрофической быстротой.

На задворках базы визжали и надрывались наши буровые станки, которые уже больше месяца испытывали своё и наше терпение, и отчаянно пытались одолеть местную мерзлоту и проникнуть в глубь земли, с помощью новейшей технологии, основанной на продувке скважин воздухом. Но дальше 3-х метров у них дело не шло, после этого они ломались и вставали в ожидании зап. частей из местного Рыбкомбината или из Салехарда. А посреди этого вселенского хаоса стоял невозмутимый Волков. К нему непрерывно кто-то подходил и отходил. Подходили в надежде как-то разрешить свою ситуацию, а потом отходили от него, осыпая его потоком брани. Но по большому счёту, Волков здесь был не причем. Каждый из нас, на его месте оказался бы точно в такой же ситуации.

Партия упустила своё время. Партия растратила своё драгоценное время, отпущенное ей для подготовке к первым отечественным, сейсмическим работам в Арктике, на суетливые и абсолютно бесполезные, сейсмические зондирования, на Обских протоках. Проектный Тазовский речной профиль отпал само собой. А наши зондирования на Обских протоках, были просто “отмазкой”, необходимой команде проектировщиков, во главе с Вадимом Бованенко, а заодно и самой ЯНКГРЭ, для отмывания Заполярных денег. Начальной тактикой моего противостояния с Волковым, стала тактика демонстрации ему моей лояльности. И я показал ему , что я смирился с мягкими водилами на нашем балке. Наши отношения наладились и мы могли обсуждать что угодно, но только не водила на нашем балке. Своими дальнейшими действиями, я продолжал убеждать его в моей полной лояльности.  К этому времени, для меня настали самые ответственные дни. Согласно проекту мы начинали опытные работы и мне нужно было получить первые отражения в неведомых сейсмогеологических условиях. Мы начали с пикетов на пойме Таза, поскольку всегда считалось, что пойма в Зап. Сибири обладает самыми благоприятными сейсмогеологическими условиями. Эти пикеты располагались как раз под базой партии и чтобы достичь их, нам нужно было спуститься на 70-80 метров по крутому склону надпойменной террасы, но в соответствии с выбранной тактикой, я беспрекословно согласился выполнить их на мягком буксире. Это оказалось серьёзным испытанием для нашего балка, для нашей станции и для нас самих. Мы начали спуск по склону на пойму, выбирая самые пологие участки. И вот на одном из таких участков, когда наш трактор спускался по дуге наискосок по склону, наш балок пошёл юзом вниз по склону, не обращая никакого внимания на движение нашего трактора. Мы, все сидящие в балке замерли, ожидая наихудшего. Балок набирал скорость и мы, как только балок выбрал бы весь свободный трос, должны были либо перевернуться, либо, в лучшем случае, упасть на бок. К счастью, в самый последний момент, наш балок левым полозом саней зацепился за правую гусеницу трактора и остановился.

Мы отстреляли в пойме несколько пикетов. Как мы и ожидали, сейсмогеологические условия здесь оказались благоприятные. Мерзлоты здесь не было и к нашей великой радости, нам без особых проблем с бурением и с помощью небольших зарядов, удалось зарегистрировать качественные проектные, целевые отражения. Но это была пойма, а наши проектные профиля располагались на надпойменной террасе в тундре, в совсем других условиях вечной мерзлоты. Я продолжаю демонстрировать свою лояльность Волкову и через пару дней выезжаю на мягком тросе, на опытные работы в двух километрах от посёлка, на надпойменной террасе в тундре, а это означаетё, что наше противостояние вступает в решающую фазу…

Опытные работы в тундре, сразу прояснили ситуацию и подсказали нам предварительную технологию наших зимних, проектных работ в тундре, но главный итог этих опытных работ был в том, что “худо или бедно ” мы здесь, также смогли получить отражения, которые  зарегистрировали в пойме, хотя и худшего качества и с неизмеримо большими трудностями. При проведении этих работ, мы сразу высветили основные проблемы Заполярной сейсморазведки.

Во-первых, постоянный ветер в тундре, вызывал интенсивные ветровые помеха, которые снижали качество регистрируемых сейсмограмм или вообще исключали возможность их приёма. Чтобы противостоять этим помехам, мы погружали приёмную линию, как можно глубже в снежный покров тундры и дожидались, когда её надёжно заметёт поземка, а затем, уже ночью, дожидались момента, когда ветер успокоится, и принимали взрыв.
Во-вторых, вечная мерзлота в верхней части разреза значительно ухудшало условия возбуждения и приёма и вызывало увеличение тротилового заряда не менее чем в 10 раз. Так, если в пойме нам удалось получить отражения при величине зарядов до 5 кг., то здесь, заряды достигли сумасшедшей величины – 50 кг. А это серьёзно усложняло технологию наших полевых наблюдений. Такая величина заряда сразу разрушала скважину и исключала возможность её использования для повторного взрыва, не говоря уже о том, что приготовить и погрузить его в скважину на заданную глубину. Это требовало серьёзных напряжений от взрывников, а его подрыв, не много не мало, означал взрыв бомбы среднего калибра.

Выданные мне рекомендации, от экспедиционных и других сейсморазведочных авторитетов, об укупорке скважин снегом, для подавления поверхностных и звуковых волн-помех, в наших условиях при таких зарядах, выглядели просто смехотворными. Единственным решением здесь, могло быть только обычная заливка скважин водой. Но мы к этому были совершенно не готовы. Для этого, нам нужно было срочно изготовить водовозку, с автоматическим забором воды и подогревом. Кроме того раздобыть воду, в промерзающих насквозь Заполярных озерах, само по себе представляло непростую задачу.

В-третьих, для проведения опытных работ нам, прежде всего, нужны были скважины. И это оказалось для нас самой главной проблемой. За четверо суток круглосуточного бурения наши станки, в конце концов отказавшись от продувки воздухом, пробурили всего шесть 10-15 метровых скважин, а потом вышли из строя, и наш оптимизм, в отношении приближающихся зимних работ в тундре, упал до нуля. Конец октября. С аккорда в -40С, в свои права в Тазовск, вступает Полярная зима. Появляются Краевы. Щитовой дом, где выделена им квартира – не готов. Сама квартира – не готова тоже и в ней живут строители, и Краевы с головой погружаются в квартирные разборки, а до всего прочего им, естественно, дела нет.