После окончания летних, речных работ на Пуре, в ноябре 60-го, в самом начале нашего второго, зимнего сезона в Тазовске, с целью завершения детализации Тазовской структуры, меня отправляют в отпуск за три года, и я практически пропускаю этот зимний сезон, а с Лёвушкой мы уже не пересекаемся, и я ничего о нём не слышу. Но вот, на календаре конец сентября 61-го, и я со своей Тарко-Салинской с/п 61-62, заканчиваю отстрел, 220 километрового речного профиля, по несудоходной и мелководной Пурпе.
Причем половина его – это был не речной, а скорее земноводный профиль, потому что он стрелялся по Пурпе, при глубине воды, порядка 0.5м. Это было связано с тем, что я решил воспользоваться выпавшим мне шансом, и, наконец, разрешить загадку, мучившую всех нас, Зап. Сиб. геологов и геофизиков: каким глубинным структурным и тектоническим элементам, соответствуют мощные, аэро-гравио-магнитные аномалии, повсеместно наблюдаемые на территории Зап. Сибири. Именно, одна такая мощная, гравио-магнитная “клякса”, проектировалась на самое верховье Пурпе.
И я рискнул! По весеннему половодью, загнал свой речной отряд в немыслимое верховье Пурпе, под этой аномалией и оттуда, наша самоходка “Пышма”, по ниспадающей весенней воде, полтора месяца, круглосуточно скреблась на брюхе, по дну Пурпе.
За своё старание и рвение, мы были вознаграждены: нам удалось подсечь почти 400 метровый антиклинальный перегиб, который получит название Пурпейского вала, с которым будет связан Губкинский нефтяной гигант и ряд других месторождений. Открытие такого тектонического элемента, с приуроченными к нему месторождениями, вместе с появлением через три года, но уже без меня, в непосредственной близости от него, Уренгойского газового гиганта, по сути дела, означало появление новой газо-нефтеносной провинции, на Севере Зап. Сибири.
Но всё это будет потом, а пока всё это – белое пятно, и посередине этого белого пятна, я сейчас предаюсь своему любимому хобби, беззаботно болтаясь на фале, за бортом нашей плоскодонки “Пышмы.”
Стояла поздняя осень. Мы находились на пару сотен км. ниже Полярного круга и здесь, по берегам Пурпе, стояла, окрашенная в желтые, оранжевые и зелёные цвета, смешанная тайга из сосен, лиственниц, елей, берёз и осин. Кругом виднелись рябины, увешанные полновесными гроздьями ослепительно красных ягод. Гнуса, комара и прочей нечисти, в тайге уже не было и она, так и манила нас, побродить в чащах, по её смешанному, ягодно-грибному ковру из морошки, голубики, брусники, малины, черники, белых грибов, подосиновиков, рыжиков, моховиков, и пр.
Но никому из нашего отряда, делать этого уже не хотелось, после моей последней, нечаянной встречи, лицом к лицу,с тремя маленькими забавными медвежатами, в сопровождении их, совсем не забавной мамаши. Но я, всё равно, продолжал бесстрашно болтаться за бортом “Пышмы”, и был уверен, что после нашей мирной встречи, мамаша этих забавных медвежат, не станет преследовать меня. Вдруг слышу, непривычный на нашей несудоходной и Богом забытой Пурпе, хорошо знакомый мне, мощный рокот 150-тисильного катера, из серии “Ярославец”.
Через несколько минут, под борт нашей “Пышмы”, швартуется “Академик Губкин “, который на летних речных работах, был в партии Быховского. На наш борт сходит Аркадий! Мы обнимаемся, тепло приветствуем друг друга и Аркадий передаёт мне лаконичный приказ по ЯНКГРЭ: “Откомандировать начальника Тарко-Салинской с/п 61-62 Шарафутдинова М.С: в пос. “Тазовск”,“ для завершения перебазировки Тазовской с/п, в пос. Тарко-Сале.”
У меня в отряде сейчас, за пультом станции, сидит Юра Павлов. Он, вместе со своей молодой женой, приехали ко мне в отряд, прямо со студенческой скамьи Пермского Гос. Университета ещё прошлым летом, и у меня в отряде уже второй речной сезон. С самого начала работ на Пурпе, я посадил его за станцию. Сначала, естественно, я подстраховывал его, но потом надобность в этом отпала и сейчас я спокойно могу его оставить для завершения летних, речных работ.
Мы с Аркадием уже на пути в Тазовск. Спокойно сидим в кубрике “Ярославца” и беседуем о том – о сём. Неожиданно, Аркадий спрашивает меня: -” А Кузнецова ты помнишь?” – “Конечно. А что? .”
Аркадий помолчал, а потом начал: -“Когда прошлой зимой, ты ушёл в отпуск, мы посадили его на твоё место, но у него дело не пошло, и он работу завалил. Мы были вынуждены его снять, и перевести в помощники. Он, похоже, это тяжело пережил и начал потихоньку попивать, дальше – больше, и, в конце концов, мы были вынуждены уволить его из партии, и он поселился у своей новой подруги, в рыбкооповской общаге. Приезжает жена. Застаёт его с подругой. Следует разрыв. В конце концов от него отворачивается и рыбкооповская подруга, а дальше следует суицид”.
В кубрике стало душно и я вышел на палубу “Ярославца”. Катер на полном форсаже своих 150-ти лошадиных сил, уже в сумерках, мчался на Север. Из под его носа, в обе стороны, вздымались и расходились к берегу два белоснежных буруна, а позади оставался широкий, белый, пенистый след. Встречный упругий ветер, бил мне в лицо и резал глаза. Деревья на берегу сливались в одну непрерывную тусклую ленту. На душе было паскудно и противно. Я знал, что причастен к тяжкому греховному деянию.
