Кто есть who?





Вообще, у этой сладкой парочки: Аркадия и Зины, не было особенного резона суетиться. Не затем они оставили свою дочку – кроху в далёкой Башкирии, чтобы надрывать здесь свои животы. Конечно, им нужно было просто поправить свой отощавший семейный бюджет, да и должности у них для этого, были самые, что ни на есть, подходящие. На этих местах могли усидеть, совсем далекие от геофизики, геофизики – с дипломами, конечно. Это были теплые места, в полевых сейсмических партиях для геофизиков, даже в суровую Сибирскую зиму. Сплошь и рядом, здесь работали круглогодичные партии, с вакансиями на эти места.

Но я не мог ждать. Я должен был суетиться. Я знал, это мне еще объяснили в Тюменском тресте, что за всё в партии, отвечает оператор. И в первую очередь за провал партии. А всё шло к этому. Но не затем я сюда прибыл, чтобы поставить штамп провального оператора на свое седалище.

Я давлю на Краева и задаю ему отнюдь не риторический вопрос. “Кто здесь главный геофизик?! Кто отвечает за материал?! Ты или Волков?!” И Краев засуетился. Мы переходим на одноточечную методику со взрывами, в центре приемной линии. Власть в партии переходит в наши руки. “А Волков? “ А Волков ищет утешение у своей новой пассии – юной радистки Ани. Мы  же устремляемся вперёд… Партия сразу ожила. Все почувствовали вкус работы, значимость своих трудов и свою значимость. Ведь каждом из нас, в том числе и в рабочих, несмотря на присущий наш изначальный, алчный монетаризм, лежало затаённое желание, быть причастным к великим делам и называть себя первооткрывателем Ямальских недр. Но устремляться то,  было некуда.

Эти Обские протоки, могли свести с ума, самого флегматичного оператора. Их коварство не знало предела. Они, либо запирали себя от непрошенных гостей своими мелями, сразу на входе, либо их впускали, затем сажали на мели и пытались удержать навечно. Каждая посадка на мель нашей самоходной баржи, где стояла наша станция, для меня был страшным стрессом. Все наши последующие, многочисленные попытки сняться с  мели, превращались  в кошмарный сон наяву. При каждой такой попытке, коса приемной лини оказывалась в страшной близости от кормы самоходки, и в любой момент могла быть затянута под ней и намотана на винт, а это означало бы полное прекращение наших работ на неопределённый срок.

Длина  проток не превышала 5-7 км., и мы не могли на них разогнаться и добиться, более или менее нормального, темпа работ. К тому же, их ширина была явно недостаточна для маневрирования,  с нашими громоздкими гидромониторами. Конечно, ещё сказывалось ограниченность тягловых сил. У нас был только один буксирный катер – 150-ти сильный катер, типа “Ярославец”, который был задействован для перестановки гидромониторов, с пикета на пикет. Больше буксирных катеров в партии не было, и когда на нем отправлялись в Салехард за продуктами, работы просто прекращались на 2 и более дней. К тому же, речные волки этого катера, время от времени, вносили серьезный переполох в нашу, и без того хлопотливую жизнь, своими нестандартными действиями: как наматывали трос на винт этого единственного  буксира или придумывали что-нибудь ещё.. Ну, и наконец, банный день или массовый алкогольный пикник до посинения и одурения, явно не прибавлял  количества отстрелянных, речных километров и не способствовал выполнению нашего проектного задания. Которое, даже страшно подумать, было рассчитано из средней производительности многолетних, укомплектованных и оснащенных Березовских партий, с бурением в обычных породах, а не в мерзлоте, как сплошь и рядом, приходилось нам.