13. Любимая женщина Ширака





Вот и готов проект, над которым я пыхтел почти месяц – готов. Отдаю Бинштоку. Влнуюсь, конечно. Через пару дней, он подходит к моему столу и во всеуслышание, чтобы слышали и другие соискатели проектов заявляет:” – Вот как надо писать проекты. Чётко, ясно и лаконично.” Я сразу поднял свою себестоимость. Увы, вот такую – простую, без обиняков, без оговорок, и не сквозь зубы похвалу я, похоже, в жизни больше не слышал. Дальше были просто выговоры, строгачи, снятия, увольнения… Да это, наверное, и понятно. Пока ты представляешь собой мягкую податливую грушу, нет особого резона упражняться на тебе. Другое дело, когда ты начинаешь проявлять свой характер, когда ты начинаешь обрастать мускулами и когда ты начинаешь в чащобе жизни, рубить свою просеку.

А в Хантах опять оживление. Всех волнует одно: ”Встал Иртыш или нет и проложена ли дорога через него? ” И нет здесь для местных жителей, более актуальной и животрепещущей темы. На той стороне находится лесокомбинат и ряд других предприятий. На той стороне находится взлетно-посадочная полоса, на которую зимой приземляются Аннушки и даже Ли-2. Вобщем, есть что обсуждать и о чем беспокоиться. И вряд ли среди этого множества тем значительное место занимал недавно показанный на экране Дома культуры фильм “Летят журавли.”

Не так бурлила здесь культурная жизнь в этом полугороде, полутаёжном посёлке, в котором даже мои московские кеды, котировались на уровне заморского чуда. Да, собственно, что обсуждать то: одна баба махнула своего парня на другого, а тот оказался пройдохой и, в свою очередь, кинул её, и вот она уже мечется, как угорелая то туда, то сюда. К тому же ещё, и жизнь была такая, что у каждого, реальных забот было выше крыши, чтобы ещё серьезно погружаться в кинематографическую виртуальность. А ведь выпусти сегодня этот фильм в прокат по новой, так он, вряд ли, окупил бы даже половину тех мизерных средств, которые были затрачены первоначально на его создание. Нет ни одной голой задницы, на протяжении почти двух часов, да и герои –  не пидерасты и не лесбиянки, и чёрт те знает кто. Но я был взбудоражен.

После обратного семикилометрового маршброска к себе в закуток, я плюхнулся  на свою любимую раскладушку, но сна не было, ни в одном глазу. Я всё ещё был под впечатлением, недавно прочитанной Флоберовской Манон, и мне нужно было срочно разобраться, где же правда любви: у Манон, которая спала со всеми подряд, но любила одного единственного, или у Вероники, которая оступилась один раз и готова была порешить себя за это.

Я сел писать свое первое в жизни эссе. Я знал, что впереди меня ждет моя Манон или моя Вероника, и мне надо было срочно во всем разобраться. Наконец, я все разложил по полочкам и понял, что только время и окружающий социум, определяют правду этого чувства. И если в прошлом веке Вероника страдает от того, что раз оступилась, то в третьем тысячелетии, наиболее продвинутые семейные пары, коротают свободные вечера в свинг клубах, где занимаются любовью с разными партнерами, на глазах у друг друга. А может, это и есть первозданная правда, а всё остальное – наносная шелуха.

Перед тем, как окончательно лечь, я вышел во двор помочиться. В сумраке наступающего дня, видны были белые барашки свинцово -серых вод стремительного Иртыша, который спешил изо всех своих сил, на свидание с красавицей Обью, чтобы слиться с ней, войти в её плоть, раствориться в ней, и так, в одном полноводном и стремительном потоке, мчаться через бескрайние просторы Сибири, вместе, до самого последнего момента, до самого последнего мига своего существования: до слияния с Обской губой, а затем, и с Великим Северным Ледовитым Океаном.

А как сама Татьяна Самойлова, определила для себя правду любви в своей жизни. Позади пять бывших мужей. Один сын, уехал в далекую Америку и почти забыл её, и одинокая жизнь в московской квартире. И великая Татьяна Самойлова, которая впервые, в одночасье явившая Западу и всему миру, Советский Союз с человеческим лицом, и к которой сам Жак Ширак, будучи президентом Франции, отложив все свои государственные дела, спешил, как на свидание, к ней в Ле-Бурже, чтобы только… чтобы только встретить свою любимую артистку и поцеловать её ручку. И вот Татьяна, сначала делает неуверенные попытки уйти, из нашего солнечного мира по доброй воли, а потом наступает и её тихая одинокая кончина. Нет, не встретился на её пути тот единственный, который бы нес, ее как бесценную икону, и молился бы на нее  всю её жизнь. Нет, не выбрала она того…

Как же Ты щедра и добра Жизнь, и как же Ты коварна и жестока.